Неточные совпадения
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже жил без
дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал с собою и брата, у которого был шар
по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей
за границей,
дело по опеке и
по получению денег выкупа.
Уже раз взявшись
за это
дело, он добросовестно перечитывал всё, что относилось к его предмету, и намеревался осенью ехать зa
границу, чтоб изучить еще это
дело на месте, с тем чтобы с ним уже не случалось более
по этому вопросу того, что так часто случалось с ним
по различным вопросам. Только начнет он, бывало, понимать мысль собеседника и излагать свою, как вдруг ему говорят: «А Кауфман, а Джонс, а Дюбуа, а Мичели? Вы не читали их. Прочтите; они разработали этот вопрос».
Окончив курсы в гимназии и университете с медалями, Алексей Александрович с помощью дяди тотчас стал на видную служебную дорогу и с той поры исключительно отдался служебному честолюбию. Ни в гимназии, ни в университете, ни после на службе Алексей Александрович не завязал ни с кем дружеских отношений. Брат был самый близкий ему
по душе человек, но он служил
по министерству иностранных
дел, жил всегда
за границей, где он и умер скоро после женитьбы Алексея Александровича.
На другой
день он проснулся рано и долго лежал в постели, куря папиросы, мечтая о поездке
за границу. Боль уже не так сильна, может быть, потому, что привычна, а тишина в кухне и на улице непривычна, беспокоит. Но скоро ее начали раскачивать толчки с улицы в розовые стекла окон, и
за каждым толчком следовал глухой, мощный гул, не похожий на гром. Можно было подумать, что на небо, вместо облаков, туго натянули кожу и
по коже бьют, как в барабан, огромнейшим кулаком.
Весной Елена повезла мужа
за границу, а через семь недель Самгин получил от нее телеграмму: «Антон скончался, хороню здесь». Через несколько
дней она приехала, покрасив волосы на голове еще более ярко, это совершенно не совпадало с необычным для нее простеньким темным платьем, и Самгин подумал, что именно это раздражало ее. Но оказалось, что французское общество страхования жизни не уплатило ей деньги
по полису Прозорова на ее имя.
Райский так увлекся всей этой новостью
дела, личностей, этим заводом, этими массами лесного материала, отправлявшегося
по водам до Петербурга и
за границу, что решил остаться еще неделю, чтобы изучить и смысл, и механизм этого большого
дела.
В тридцати верстах от него находилось богатое поместие князя Верейского. Князь долгое время находился в чужих краях, всем имением его управлял отставной майор, и никакого сношения не существовало между Покровским и Арбатовым. Но в конце мая месяца князь возвратился из-за
границы и приехал в свою деревню, которой отроду еще не видал. Привыкнув к рассеянности, он не мог вынести уединения и на третий
день по своем приезде отправился обедать к Троекурову, с которым был некогда знаком.
— А наконец 17… года сентября 6-го
дня отец его волею божиею помер, а между тем он проситель генерал-аншеф Троекуров с 17… года почти с малолетства находился в военной службе и
по большой части был в походах
за границами, почему он и не мог иметь сведения, как о смерти отца его, равно и об оставшемся после его имении.
— А князь найдется, потому что князь чрезвычайно умен и умнее тебя
по крайней мере в десять раз, а может, и в двенадцать. Надеюсь, ты почувствуешь после этого. Докажите им это, князь; продолжайте. Осла и в самом
деле можно наконец мимо. Ну, что вы, кроме осла
за границей видели?
В продолжение всей речи ни разу не было упомянуто о государе: это небывалое
дело так поразило и понравилось императору Александру, что он тотчас прислал Куницыну владимирский крест — награда, лестная для молодого человека, только что возвратившегося, перед открытием Лицея, из-за
границы, куда он был послан
по окончании курса в Педагогическом институте, и назначенного в Лицей на политическую кафедру.
Павел на другой же
день обошел всех своих друзей, зашел сначала к Неведомову. Тот по-прежнему был грустен, и хоть Анна Ивановна все еще жила в номерах, но он, как сам признался Павлу, с нею не видался. Потом Вихров пригласил также и Марьеновского, только что возвратившегося из-за
границы, и двух веселых малых, Петина и Замина. С Саловым он уже больше не видался.
Но Петербург все безмолвствует. Доходят до лагерей смутные слухи, что
по каким-то очень важным государственным
делам император задержался
за границей и производства можно ожидать только в середине второй половины июля месяца.
— Хорошо, еще раз извиняюсь. Словом, я хочу только сказать, что его глупостям надо положить конец.
Дело, по-моему, переходит
за те
границы, где можно смеяться и рисовать забавные рисуночки… Поверьте, если я здесь о чем хлопочу и о чем волнуюсь, — так это только о добром имени Веры и твоем, Василий Львович.
«Припоминается мне такой случай: И.С. Тургенев любил разбираться в почерках, отгадывая
по их разнообразию не столько состояние в данный момент духа писавшего, сколько вообще личный характер и душевные свойства его. В тот
день он получил из-за
границы какую-то немецкую книгу с приложением автографов Гете и Шиллера.
Вследствие сего вышедший из-за польской
границы с данным с Добрянского форпосту пашпортом для определения на жительство
по реке Иргизу раскольник Емельян Иванов был найден и приведен ко управительским
делам выборным Митрофаном Федоровым и Филаретова раскольничьего скита иноком Филаретом и крестьянином Мечетной слободы Степаном Васильевым с товарищи, — оказался подозрителен, бит кнутом; а в допросе показал, что он зимовейский служилый казак Емельян Иванов Пугачев, от роду 40 лет; с той станицы бежал великим постом сего 72 года в слободу Ветку
за границу, жил там недель 15, явился на Добрянском форпосте, где сказался вышедшим из Польши; и в августе месяце, высидев тут 6 недель в карантине, пришел в Яицк и стоял с неделю у казака Дениса Степанова Пьянова.
Это было письмо Фортунатова к предводителю моего уезда. Касающаяся до меня фраза заключалась в следующем: «Кстати, к вам,
по соседству, приехал помещик Орест Ватажков; он человек бывалый
за границей и наверно близко знает, как в чужих краях устраивают врачебную часть в селениях. Прихватите-ка и его сюда:
дело это непременно надо свалить к черту с плеч».
—
По двум причинам… Во-первых, я
за границей климатом избаловался, — мне климата хорошего желается, а здесь холодно; кроме того, на
днях княгиня возвращается в Москву к своему супругу.
— Кутит!.. Безобразничает!.. Этот ходатай
по их
делам, Грохов, опять свел его с прежнею привязанностью! Они все втроем пьянствуют; у Олухова два раза была белая горячка… Я
по нескольку
дней держал его в сумасшедшей рубашке! Можете вообразить себе положение Домны Осиповны: она только было поустроила свою семейную жизнь, как вдруг пошло хуже, чем когда-либо было. Я просто советую ей уехать
за границу, как и сделала она это прежде.
Наскучавшись и назлившись в Европе, Бегушев пробовал несколько раз возвращаться в Россию; проживал месяца
по два,
по три,
по полугоду в Петербурге, блестящим образом говорил в салонах и Английском клубе, а затем снова уезжал
за границу, потому что и на родине у него никакого настоящего, существенного
дела не было; не на службу же государственную было поступать ему в пятьдесят лет и в чине поручика в отставке!..
Все эти слова доктора Бегушев хорошо запомнил и вместе с тем,
по своей подозрительности, подумал, что зачем Перехватов, ухаживая, как говорят,
за Домной Осиповной, отправляет ее
за границу? Он, может быть, как некогда сделать и сам Бегушев хотел, предполагает увезти ее от мужа. Перехватов в самом
деле желал удалить Домну Осиповну, но только не от мужа, а от начавшего
за ней ухаживать Янсутского.
По отъезде ее Бегушев впал в мрачное раздумье. Мечты его о поездке
за границу и о полном обладании Домною Осиповною рушились: жди, пока она покончит все
дела мужа! Как ему ничтожно показалось бытие человека! «О, хоть бы умереть поскорей!» — сказал он и прослезился.
— Дай бог тебе счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль
по реке, оставляя белый змеистый след
за собою между темными волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали
по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и
по веслу было в руке каждого; студеная влага с легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали в темноте; — на западе была еще красная черта,
граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась на синем своде, и свежая роса уж падала на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить
за это невинное коварство; неприметно гребла в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские опасения, всё так отзывалось чистотой души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту...
Из этих фактов очевидно одно: что, вопреки общему мнению, как замечает сам же историк в другом месте (том III, стр. 179), Петр искал
за границею единственно средств ввести и утвердить в России морское
дело, едва ли помышляя тогда о преобразовании своего государства
по примеру государств западных.
Петр рассылает грамоты
по всем государствам, чтобы ему прислали лучших, искусных мастеров; и, чтобы иметь и собственное понятие об их работе, посылает русских
за границу учиться морскому
делу, да и сам едет вслед
за ними же.
Он даже начал
дело с простой шутки, думая, что люди, не подорожившие своими средствами для постройки флота, видевшие превосходство иностранцев в разных знаниях и искусствах, отрекшиеся,
по воле царя, от своей величавой, неподвижной спеси, прогулявшиеся
за границу или слышавшие подробные рассказы очевидцев о чужих землях, — что люди эти не постоят уже
за кафтан и бороду.
На другой
день по приезде его в Москву из-за
границы явились к нему знатнейшие бояре для поздравления.
Но, вероятно, много было каких-нибудь затруднений в этом случае, потому что Кошихин говорит, что, кроме как
по царскому указу да
по торговым
делам, никто не ездит
за границу: «не поволено!» А не поволено потому, что опасались,
по свидетельству Кошихина, что, «узнав тамошних государств веру и обычаи, начали б свою веру отменять и приставать к иным».
Помимо тех низких клевет, которые распускали на мой счет люстраторы бенниевских писем
за то, что я не
разделял мнений, к которым они настроивали всех, кого могли, и создали благородному юноше горестную славу и в других сферах, где Бенни тоже был на примете, близость моя с этим человеком казалась столь подозрительною, что самое невиннейшее мое желание, отправляясь
за границу, проехать
по Литве и Галичине подало повод к наведению обо мне весьма курьезных справок.
Людям, удивлявшимся этой новой странной выходке Бенни, он отвечал, что не желает пользоваться привилегиею своего иностранного подданства и хочет принять на себя ту же самую степень наказания, какая будет определена всем русским подданным, осужденным с ним
по одному
делу; но ходатайство Бенни о принятии его в русское подданство не удовлетворено, и он выслан
за границу как иностранец.
Тогда Бенни, видя, что учреждения, с которыми он имел
дело по своей подсудности, неуклонно намерены трактовать его иностранцем, через что его
по суду могут выслать из России
за границу, подал просьбу о дозволении ему принять русское подданство.
Из-под ареста Бенни уже не суждено было выйти на свободу, потому что во время его ареста
за долг г-ну Сверчкову и портному Степанову в правительствующем сенате было решено
дело Ничипоренки,
по оговору которого Бенни был под судом, и,
по сенатскому решению, состоявшемуся
по этому
делу, Бенни,
за передержательство Кельсиева (в чем, как выше сказано, его уличил перед судом Ничипоренко), было определено «подвергнуть его трехмесячному заключению в тюрьме и потом как иностранного подданного выслать
за границу с воспрещением навсегда въезжать в Россию».
Григорий держал бакалейную лавочку, но это только для вида, на самом же
деле торговал водкой, скотом, кожами, хлебом в зерне, свиньями, торговал чем придется, и когда, например,
за границу требовались для дамских шляп сороки, то он наживал на каждой паре
по тридцати копеек; он скупал лес на сруб, давал деньги в рост, вообще был старик оборотливый.
— В самом
деле? Это, должно быть, интересно. Расскажите, пожалуйста. Это случилось два года тому назад, весною. Наш батальон стоял в отделе, в крошечном пограничном местечке — Гусятине. Оно обыкновенно называется русским Гусятиным, потому что
по ту сторону узенькой речонки, всего в каких-нибудь пятидесяти шагах, находится австрийский Гусятин… И когда я говорю не без гордости: в бытность мою
за границей, — я подразумеваю именно этот самый австрийский Гусятин.
В ту зиму, когда я вернулся из-за
границы, вечера были длинные-длинные, я сильно тосковал и от тоски не мог даже читать;
днем еще туда-сюда, то снег в саду почистишь, то кур и телят покормишь, а
по вечерам — хоть пропадай.
Любовь и любовница, ваше сиятельство, две вещи разные, и видит бог, что я десять лет уже люблю Ольгу Петровну, но, видя, что она была жена другого, понимая всю бездну, которая
разделяла нас
по нашему общественному положению, я, конечно, взглядом малейшим не позволял себе выразить чувства к ней и только уже в последнее время, когда Ольга Петровна сделалась вдовою и нам пришлось случайно встретиться
за границей на водах, то маленькое общество, посреди которого мы жили, и отсутствие светских развлечений сблизили нас, и здесь я, к великому счастью своему, узнал, что внушаю Ольге Петровне то же самое чувство, которое и сам питал к ней.
— Извините, господа, — начал Ардальон очень тихо, сухо и сдержанно. — Извините меня, что я не успел приготовить вам отчет… Я попрошу на это еще
дня два сроку… сегодня никак не мог, потому что получил из-за
границы очень важное для меня письмо и должен был
по поводу его заняться некоторыми соображениями.
Вдруг ровно его осветило. «Митя не в ярманке ли? — подумал он. — Не сбирался он к Макарью,
дел у него в Петербурге
по горло, да притом же
за границу собирался ехать и там вплоть до глубокой осени пробыть… Однако ж кто его знает… Может быть, приехал!.. Эх, как бы он у Макарья был».
Еще не зная, что «любезный братец ее», Пугачев, в это время уже разбитый и
по пятам преследуемый Михельсоном, бежал в заволжские степи, где вскоре и выдан был сообщниками своими коменданту Яицкого Городка, «великая княжна Елизавета» посылкой к нему копии с письма своего к султану хотела, вероятно, в самом
деле связать предприятие свое с
делом самозванца, возмутившего восточные области Европейской России [В то время, как в России, так и
за границей, ходили слухи о сношениях турецкого правительства с Пугачевым.
«Конечно, всё это пустяки и глупости, — думал он, — но… зачем бы она поехала
за границу? Что она там понимает? А ведь поехала бы… Воображаю… А на самом
деле для нее что Неаполь, что Клин — всё едино. Только бы мне помешала. Я бы у нее в зависимости был. Воображаю, как бы только получила деньги, то сейчас бы их по-бабьи под шесть замков… От меня будет прятать… Родне своей будет благотворить, а меня в каждой копейке усчитает».
С тех пор я более уже не видал Ристори ни в России, ни
за границей вплоть до зимы 1870 года, когда я впервые попал во Флоренцию, во время Франко-прусской войны. Туда приехала депутация из Испании звать на престол принца Амедея. В честь испанцев шел спектакль в театре"Николини", и Ристори, уже покинувшая театр, проиграла сцену из"Орлеанской
девы"по-испански, чтобы почтить гостей.
За границей я написал для"
Дела"повесть"По-американски", которая явилась
по счету первой моей повестью, как раньше, в 1866 году, «Фараончики», написанные в конце того года в Москве, были моим первым рассказом.
Возвращаясь к театральным сезонам, которые я проводил в Петербурге до моего редакторства, нельзя было не остановиться на авторе"Свадьбы Кречинского"и не напомнить, что он после такого крупного успеха должен был — не
по своей вине — отойти от театра. Его"
Дело"могло быть тогда и напечатано только
за границей в полном виде.
Но у него и тогда уже были счеты с Третьим отделением
по сношениям с каким-то"государственным преступником". Вероятно, он жил"на поруках". И его сдержанность была такова, что он, видя во мне человека, явно к нему расположенного, никогда не рассказывал про свое"
дело". А"
дело"было, и оно кончилось тем, что его выслали
за границу с запрещением въезда в Россию.
Мои долговые
дела находились все в том же status quo. Что можно было, я уплачивал из моего гонорара, но ликвидация
по моему имению затягивалась и кончилась, как я говорил выше, тем, что вся моя земля пошла
за бесценок и сверх уплаты залога выручилось всего каких-то три-четыре тысячи. Рассчитывать на прочную литературную работу в газетах (даже и на такую, как
за границей) я не мог. Во мне засела слишком сильно любовь к писательскому
делу, хотя оно же так жестоко и"подсидело меня"в матерьяльном смысле.
И другой радикальный журнал — "
Дело" — начал печатать мои вещи; после повести"По-американски", написанной еще
за границей, я дал Благосветлову другую повесть того же года — "Поддели".
Вот это новость! Она рассчитывала на брата, служащего
за границей, думала вызвать его в Париж, — а он в Петербурге, экспромтом
по делам службы, и будет через три
дня в Москву.
«Рассмотрев
дело русского подданного Николая Савина, именующего себя маркизом Сансаком де Траверсе и французской гражданки Мадлен де Межен, обвиняемых: первый в проживании под чужим именем и оба в оскорблении на словах и в действии полицейских властей и в неповиновении сим властям, — брюссельский суд исправительной полиции определил: Николая Савина подвергнуть заключению в тюрьме сроком на семь месяцев и штрафу в пятьсот франков, а Мадлен де Межен подвергнуть тюремному заключению на два месяца и штрафу в двести франков, обоих же
по отбытии наказания отвезти
за границу, с запрещением возвращения и проживания в пределах Бельгийского королевства в продолжение одного года.
Как в тумане сделал Николай Герасимович на другой
день в Москве последние распоряжения
по имениям и
по переводу сумм на заграничных банкиров и с вечерним поездом уехал
за границу.
Предоставив всецело своей жене выслушивать комплименты и любезности, рассыпаемые щедрою рукою представителями и представительницами высшего петербургского света
по адресу его миллионов, он большую часть года находился
за границей, где, как и дома, свободное от
дела время отдавал своей громадной библиотеке, пополняемой периодически выходящими в свет выдающимися произведениями как
по всем отраслям знания, так и
по литературе.
Сам князь Облонский, как,
по крайней мере, говорил своему зятю и дочерям, а также и знакомым, должен был вскоре уехать
по не терпящим отлагательства
делам за границу и надеялся вернуться в Петербург лишь в половине зимнего сезона…